Симонов Константин - Солдатами Не Рождаются (Живые И Мертвые, Книга 2)
Константин Симонов
Живые и мертвые
Книга вторая. Солдатами не рождаются
1
Командиры полков разъезжались после встречи Нового года у командира
дивизии. Последним уехал командир 332-го, майор Барабанов. Серпилин молча,
со значением пожал ему руку: "Знаю, что еще добавишь, но много не
добавляй. Понял меня, Барабанов?"
Хоть и подмывало сказать это вслух, удержался. Все же - командир полка.
Если дать привыкнуть человеку к тому, что не надеешься на его совесть,
может потерять и ту, что осталась.
Принимали гостей в землянке у начальника штаба, полковника Пикина, -
самой просторной из всех и даже с присланным женою ковром над койкой.
Провожая, оделись и вышли на воздух втроем - с Пикиным и замполитом,
полковым комиссаром Бережным.
- Двадцать три ровно, - сказал Пикин, заворотив рукав полушубка и
посветив фонариком на часы. - Первый этап встречи завершили по плану, не
задержали. К бою курантов будут у себя на местах и поднимут - кто на что
способен!
- Хотелось бы, чтобы некоторые были способны на меньшее, - сказал
Серпилин. - Беспокоюсь за Барабанова...
- Ничего, Левашов его удержит, - сказал Бережной.
- Как же, удержит твой Левашов!
- А что, характер на характер...
Серпилин не ответил: не хотелось ни спорить, ни говорить. Хотелось
молча постоять под высоким морозным небом, почувствовать его высоту и
торжественность.
Стояла тишина, еле слышно шуршала поземка. Волга была невидима отсюда,
она лежала во льдах, далеко-далеко, за левым флангом фронта, но Серпилин
все равно незримо чувствовал ее сейчас - и ее холод, и ее ширину, за
которой тянулись безбрежные снега Заволжья, и в них - переметенные,
просвистанные ветрами снежные дороги и тонкая, как брошенный в снега
черный волосок, одноколейная ветка от Красного Кута на Эльтон - глубокие
тылы, госпитали, госпитали...
Впереди был Сталинград, так и не взятый до конца немцами, а теперь уже
шесть недель окруженный нами. Там, в ледяной ловушке, заняв круговую
оборону по всему огромному кольцу в двести километров, сидели немцы -
двадцать две дивизии, - сидели и ждали! Серпилин хорошо представлял себе,
чего могут ждать люди в окружении, - ждали и нашего штурма, и выручки, и
приказа пробиться, и чуда, и гибели - всего вместе.
А мы после ноябрьских и декабрьских боев уже третью неделю все не
штурмовали и не штурмовали - готовились. И сегодня, этой новогодней ночью,
здесь, северо-западней Сталинграда, война только чуть слышно шевелилась.
На переднем крае разорвалась одиночная мина, стукнула пулеметная очередь,
потом еле слышно, как далекий вздох, донесся отзвук сильного взрыва там,
внутри кольца у немцев, и снова все затихло.
Всю войну, во всей ее огромности, нельзя было даже вообразить себе до
конца. Но Серпилин, слушая тишину здесь, где в ожидании наступления стояла
его дивизия, хорошо представлял себе, что такое эта сегодняшняя ночь там,
где теперь идет главная война, - на юге, в голых степях на полдороге к
Ростову, или на юго-западе, тоже в степях, под Тацинской, или на
Воронежском фронте, режущем сейчас немецкие тылы за триста километров
отсюда, у Черткова и Миллерова.
Там война пахла бензином и копотью, горелым железом и порохом; она
скрежетала гусеницами, строчила из пулеметов и падала в снег, и снова
поднималась под огнем на локтях и коленях, и с хриплым "ура", с
матерщиной, с шепотом "мама", проваливаясь в снегу, шла и бежала вперед,
оставляя позади себя пятна полушубков и шинелей на дымном, растоптанном
снегу.
Там, где сегодня происходило само