Сиверцев П А - Из 'записок О Городе Весьегонске'
ИЗ "ЗАПИСОК О ГОРОДЕ ВЕСЬЕГОНСКЕ"
ученого агронома П.А. Сиверцева
ГОРОДСКИЕ ГОЛОВЫ
Городской голова Федор Иванович Питков был очень жалован народом и получил
прозвище Сердечна Головушка. Любимая его приговорка была: "Где Марья да
Дарья? Подьте домой! Были паны, да выехали". Эта приговорка сохранилась со
"Смутного времени".
Когда приезжал губернатор, то этот городской голова чай заваривал в
чугуне, засыпая в него сразу один фунт. Губернатор его спрашивал: "Ну,
Федор, за какую милость тебя в головы выбрали?" "Меня, - говорит, - мир
взлюбил".
А Ивана Васильевича Попова (1779 - 1848), сына соборного священника,
когда был городским головой, хуже самого губернатора боялись. Он сдавал в
солдаты или отправлял под плети, в полицию, если кто, например, мать не
уважает и та придет жаловаться к нему. Иван Васильевич любил ходить на
беседы, где и хватал рекрутов. Свяжут, забреют под красную шапку - и в
рекрутчину.
Так схватил он якобы за притворство Петра Васильевича Ракова, надел ему
кандалы. А тот психически расстроен, умирает. Пришел Иван Васильевич Попов
к нему: "Прости, - говорит, - Петр Васильевич! Я думал, что ты
притворяешься..." А тот, умирая, отвечал: "А ты меня прости, а тебя Бог
простит..."
Вот какое было сердолюбие...
СОСНЫ
На Соколовой горе в годы моего детства еще росло двадцать старых сосен с
толстыми и кривыми сучьями. Песок под соснами был покрыт хвоей, очень
скользкой: мы катались тут на ногах и в конце лета находили
грибы-масленики. Возле деревянной ограды Троицкой церкви были заросшие
старые могилы, имевшие вид кочек. К соснам на круче мы бегали чураться:
"Чур за меня! Чур за меня!" Против церкви находился убогий сарай, так
называемый "божий дом", куда складывали по зимам тела самоубийц,
скоропостижно умерших и убитых при дорогах. Тела несчастных лежали здесь
долго, до погребенья. Всех этих убогих старались похоронить подальше от
церкви, на окраине. Возле церкви - купечество, дворян, мещан.
В 1876 году последние старые сосны в два обхвата толщиною и возраста
некоторые больше 300 лет были вырублены. Толстые обрубки-комли отдали в
кузницу Митрию Викентьеву на стул под наковальню, а остальные попилили на
дрова. Бабушка Ненила с Соколихи очень жалела эти сосны. Одна из них будто
бы пошла на балку под большой церковный колокол.
Когда Александр Николаевич Виноградов (сын священника о. Николая),
служивший потом в Китае при русском консуле, читал в земской управе
публичную бесплатную лекцию об истории Весьегонска, то упрекнул
градоправителей и горожан: "Чья, - говорил он, - дерзновенная рука
невежественного варвара прикоснулась к этим вековым соснам, ровесницам и
даже старшим основания нашего города?"
ФРАНЦУЗЫ И ЧЕРКЕСЫ
Я хорошо помню, как Глафира Живенская, мать Михаила Васильевича Никулина,
рассказывала нам, детям, как в 1812 году шли через Весьегонск бедняги
французы. Были высокого роста, с черными нестрижеными бородами, худые, на
ногах опорки, завернутые в мешки и разные цветные тряпки; поверх шинелей
надеты какие-то лохмотья или перины. Заходили в Живнях почти во все хаты,
грелись и просили: "Дай пьятаку хлеба". Мы знали, что они с войны,
накормили их, дали хлеба и лепешек с конопляным семенем.
По завоевании Кавказа, в 1864 году, были у нас пленные черкесы. Один из
них, Абаз, говорил, что брата убил. Был князем, носил шапку с крестом,
рваную доху. Другой, Абдул, был крестьянином. Третий пленник вскоре умер,
похоронили сидя. Жили они сначала на берегу, потом у нас во флигеле. О